Виктор Гюго: этико-интуитивный экстраверт

Автор: Евгения Горенко По образованию – физик, в настоящее время работает журналистом. В соционике известна благодаря своей книге (под литературной редакцией В.Толстикова) и ряду публикаций (некоторые – в соавторстве с сестрой). Проявляет большой интерес к другим течениям в психологии, таким, как психотерапия и трансперсональная психология. Эл. адрес: gea@itec.com.ua Сайт: http://ncuxo.narod.ru

Виктор Гюго [1], который и по сей день остается непревзойденным романтическим поэтом Франции, пришел в поэзию, когда романтизм отвоевывал уже и последние укрепления классицизма. Все его творения проникнуты или страстным стремлением к идеалу, в горние веси, или трагическим разочарованием, или радостной экзальтацией, или печалью из-за неумолимого хода времени…

Коль вам пришлось узнать лишь по стихам влюблённых,
Страданьем, радостью и страстью опаленных [2]…
Коль не терзались вы ни ревностью, ни мукой,
Узрев в чужих руках вам дорогую руку,
Уста соперника у розовой щеки,
Коль не следили вы с угрюмым напряженьем
За вальса медленным и чувственным круженьем,
Срывающим с цветов душистых лепестки…[3]

* * *

Как безвозвратно все уносится забвеньем,
Природы ясный лик изменчив без конца,
И как он легко своим прикосновеньем
Рвет узы тайные, связавшие сердца!..

Все страсти с возрастом уходят неизбежно,
Иная с маскою, а та сжимая нож – Как пестрая толпа актеров безмятежно
Уходит с песнями, их больше не вернешь.[4]

* * *

Для горя моего другой дороги нет:
Мечтать, бежать в леса и верить в чудеса…[5]

В творчестве Виктора Гюго отчётливо видна трепетность чувств – невытесненная интуиция вкупе с сильной эмоциональностью:

Сегодняшний закат окутан облаками,
И завтра быть грозе. И снова ветер, ночь;
Потом опять заря с прозрачными парами,
И снова ночи, дни – уходит время прочь.

Всякий мечтатель (а Виктор Гюго любит называть себя Мечтателем) носит в себе воображаемый мир: у одних это грезы, у других – безумие. «Этот сомнамбулизм свойственен человеку. Некоторое предрасположение ума к безумию, недолгое или частичное, совсем не редкое явление… Это вторжение в царство мрака не лишено опасности. У мечтательности есть жертвы – сумасшедшие. В глубинах души случаются катастрофы. Взрывы рудничного газа… Не забывайте правила: надо, чтобы мечтатель был сильнее мечты. Иначе ему грозит опасность. Всякая мечта – это борьба. Возможное всегда подходит к реальному с каким-то таинственным гневом…»

В жизни же Виктор Гюго производит несколько иное впечатление – не столь трепетное, что обусловлено его принадлежностью к Бета-квадре – квадре военной аристократии.

От мрачного огня, горевшего в его душе, ни одна вспышка не вырывается наружу. Все, кто знал Виктора Гюго в первые месяцы его брака, замечали его торжествующий вид, словно у «кавалерийского офицера, захватившего вражеский пост». Это объяснялось сознанием своей силы, порожденной его победами, упоительной радостью обладания свое избранницей, и вдобавок после сближения с отцом у него появилась гордость отцовскими военными подвигами, к которым он, как это ни странно, считал себя причастным. Почитателей, видевших его в первый раз, поражало серьёзное выражение его лица и удивляло, с каким достоинством, несколько суровым, принимал их на своей «вышке» этот юноша, проникнутый наивным благородством и одетый в черное сукно.

Из-за дурного отзыва в статье он приходит в бешенство. Себя он как будто считает облеченным высокими полномочиями. Представьте, он так разъярился из-за нескольких неприятных для него слов в статье, напечатанной в «Ла Котидьен», что грозился избить критика палкой.

Существуют две, и война в поэзии, по-видимому, должна быть не менее ожесточенной, чем яростная социальная война. Два лагеря, кажется, больше жаждут сразиться, чем повести переговоры… Внутри своего клана они говорят приказами, а вне издают клич войны… Меж двух боевых фронтов выступили благоразумные посредники, призывающие к примирению. Быть может, они окажутся первыми жертвами, но пусть так…(Предисловие Виктора Гюго к его сборнику «Новые оды и баллады»).

Все, что относится к аспекту «интровертированной сенсорики», у Виктора Гюго или почти отсутствует, скрываясь за интуитивно-экзальтированными туманами, или имеет негативную окраску. Так, в романе «Собор Парижской богоматери» только не удостоенные авторского уважения персонажи могут позволить себе ляпнуть что-то бело-сенсорное.

Довольно забавны и некоторые мысли ещё юного Виктора: «Я счел бы обыкновенной женщиной (то есть довольно ничтожным созданием) ту молодую девушку, которая вышла замуж за молодого человека, не будучи убежденной и по его принципам, известным ей, и по его характеру, что он не только человек благоразумный, но – употреблю тут слова в полном смысле – что он девственник, как девственна она сама…»; «…В возвышенных задушевных беседах мы оба готовились к святой близости в браке… Как было бы мне сладостно наедине с тобой бродить в вечернем сумраке вдали от всякого шума под деревьями, среди лужаек. Ведь в такие минуты душе открываются чувства, неведомые большинству людей!» (из писем невесте Адели Фуше).

«Сколько терзаний! У него даже являлась мысль в духе Вертера: не может ли он жениться на Адели, быть её мужем лишь одну ночь, а наутро покончить с собой? «Никто не мог бы упрекать тебя. Ведь ты была бы моей вдовой… За один день счастья стоит заплатить жизнью, полной несчастий…» Адель не желала следовать за ним по пути столь возвышенных страданий и возвращала его к мыслям о соседский сплетнях на их счёт».

…Mетаться, и стонать, и горько слезы лить…

Этико-интуитивным экстравертам, откровенно говоря, в соционике не повезло. Исторически сложилось, что на формирование представления об этом ТИМе намертво наслоились характеристики других ТИМов. Так, проецируя на ЭИЭ образ рефлексирующего, постоянно занимающего самоанализом и ограниченно способного на действие принца датского, соционики крепко обидели настоящих представителей этого типа – целеустремлённых, страстно и безоглядно стремящихся занять такое социальное положение, которое дает власть над другими людьми. В силовой бета-квадре вопрос «Быть или не быть?» просто не ставится, потому что это и так понятно: «БЫТЬ!» Колебания и сомнения возможны лишь в вопросе «Чем бить?»

Делая попытку выделить то общее, что характерно для всех ЭИЭ, и осторожно отбрасывая все личностное, социальное, ситуативное, – неизбежно выходишь на один и тот же смысловой образ. В его наполнении центральное место занимает уверенность каждого ЭИЭ в том, что лично он является чем-то вроде «избранного», «боговдохновенного», что некие «высшие силы» выбрали его – одного из всей толпы – для выполнения своей высокой и роковой миссии. «Раскрепощенный и мятущийся дух Гамлета требует божьего благословения. Скорее всего, именно за обладание им и ведут борьбу силы добра и зла. К сожалению, с переменным успехом» (высказывание одного ЭИЭ).

Давно замечено, что ЭИЭ – самый мистически настроенный ТИМ в соционе. Можно сказать, что люди этого типа чувствуют себя наиболее приближенными к «высшему» престолу. Сам Виктор Гюго не раз внушал герцогу Орлеанскому мысль, что «поэт – это толмач господа бога, приставленный к принцам»; естественно, под этим поэтом подразумевая не кого иного, как самого себя. «Gott mit uns», предопределённость человеческой судьбы в кальвинизме, религиозный фанатизм, ницшеанская констатация «Бог умер» – всё это наглядно показывает: раз уж вышло оказаться поближе к богу, значит и известно тебе о боге будет побольше, чем всем остальным.
Образно говоря, ЭИЭ чувствует себя связующим звеном между Богом и людьми, и страстно убеждая остальных, что все люди – «рабы Божьи» [6], сам себя рабом отнюдь не считает! Он выше всех людей! Он один обладает правом говорить от имени Бога и судить его именем… А его судить никто из людей не имеет права – это же попытка покуситься на власть высшей силы!

Естественно, до реальных действий, продиктованных этой уверенностью, доходят далеко не все ЭИЭ: большинство людей среда «нивелирует», подгоняет под усредненный уровень, и те живут и действуют как бы со «смазанным» ТИМом. Но если человеку удается «прогнуть под себя изменчивый мир», его ТИМ «усиливается» вместе с ним самим. И то, что в человеке раньше подспудно дремало и едва теплилось, становится реальной силой.

Широкое понятие «СУДЬБА» красной нитью проходит через мировоззрение ЭИЭ. Автору как-то попала в руки листовка, распространявшаяся немецким командованием на оккупированных территориях. Она называлась «Миссия Фюрера» и содержала восхваления в его адрес Геринга, Гиммлера и иже с ними. Привожу некоторые цитаты:

«Людям не хватает слов, чтобы воздать должное тому громадному делу, которое выполнил наш фюрер в эти годы. Провидение, посылая нашему народу Адольфа Гитлера, призвало немецкий народ к великому будущему и благословило его»;

«…Когда наш народ оказался в наибольшей нужде, судьба послала нам фюрера»;

«Никогда в своей истории немецкая нация не чувствовала себя такой объединенной и мыслями, и волею, как теперь: служить фюреру и исполнять его приказы».

«Судьбою» начинается и «Собор Парижской богоматери» Виктора Гюго.

Несколько лет тому назад, осматривая Собор Парижской богоматери, или, выражаясь точнее, обследуя его, автор этой книги обнаружил в темном закоулке одной из башен следующее начертанное на стене слово:

ANAГКН [7]

Эти греческие буквы, потемневшие от времени и довольно глубоко врезанные в камень, некие свойственные готическому письму признаки, запечатленные в форме и расположении букв, как бы указывали на то, что начертаны они были рукой человека средневековья, а в особенности мрачный и роковой смысл, в них заключавшийся, глубоко поразили автора.

Он спрашивал себя, он старался постигнуть, чья страждущая душа не пожелала покинуть сей мир без того, чтобы не оставить на челе древней церкви этого стигмата преступлений или несчастья.

Позже эту стену (я даже точно не помню, какую именно) не то выскоблили, не то закрасили, и надпись исчезла. Именно так в течение вот уже двухсот лет поступают с чудесными церквами средневековья. Их увечат как угодно – и изнутри и снаружи. Священник их перекрашивает, архитектор скоблит; потом приходит народ и разрушает их.

И вот ничего не осталось ни от таинственного слова, высеченного в стене сумрачной башни собора, ни от той неведомой судьбы, которую это слово так печально обозначало, – ничего, кроме хрупкого воспоминания, которое автор этой книги им посвящает. Несколько столетий тому назад исчез из числа живых человек, начертавший на стене это слово; в свою очередь исчезло со стены собора и само слово; быть может, исчезнет скоро с лица земли и сам собор.

Это предисловие. Сам же роман начинается словами «Триста сорок восемь лет шесть месяцев и девятнадцать дней тому назад…».

Попробуем выделить некоторые общие ТИМные свойства и поведенческие реакции ЭИЭ, вытекающие из их модели А и содержания сверхценности.

Развитое чувство собственного достоинства. «В Академии Гюго хранил серьёзный, важный облик, смотрел суровым взглядом; крутой подбородок придавал ему мужественный и торжественный вид; иногда он спорил и возмущался, но никогда не терял достоинства».

ЭИЭ крайне щепетильны. Адель Гюго на склоне лет так писала о своем муже в период его жениховства:

«Одной булавкой меньше заколота у меня косынка – и он уже сердится. Самая вольность в языке его коробит. А можно себе представить, какие это были «вольности» в целомудренной атмосфере, царившей в нашем доме; матушка и мысли не допускала, чтобы у замужней женщины были любовники, – она этому не верила! А Виктор видел везде опасность для меня, видел зло во множестве всяких мелочей, в которых я не замечала ничего дурного. Его подозрения заходили далеко, и я не могла все предвидеть…».

Откровенно говоря, для ЭИЭ как типа не очень-то свойственно уважение к другим людям (в том смысле, что они не всегда считают других за ровню себе). Так, слова «гонор» и «быдло» – польского (ИТИМ ЭИЭ) происхождения. «Я всегда над всем. Я люблю «Мы, Николай Второй». И это не должно показаться высокомерным, скорее всего все наоборот».

Аристократизм поведения и внешнего вида.

Занимая такое важное место в мироздании, ЭИЭ просто не могут позволить себе появляться на людях в неподобающем виде. Мужчины-ЭИЭ часто предпочитают строгие (часто черные) костюмы, белые рубашки и вычурные галстуки: этот стиль многие (в основном, интуиты) воспринимают как элегантный и весьма на уровне. Белые сенсорики незаметно отворачиваются в сторону и немного морщатся.

Тяга к эзотерике, мистике, религии.

Исследователи отмечают странный интерес воображения Виктора Гюго, его склонность к мрачной фантастике. Это можно сказать, наверное, про каждого из ЭИЭ. Они любят находить в разных жизненных ситуациях роковые совпадения, склонны проявлять серьёзный интерес к магии. ЭИЭ может сомневаться в бытии божием – но в существовании дьявола, кажется, он уверен больше.

«Она любила, когда Гюго говорил, что надо надеяться на бога, любила, когда её возлюбленный становился проповедником.

Страданье, ангел мой, нам за грехи дано.
А ты молись, молись! И, может быть, Творец,
Благословив святых, – и грешных заодно, –
И нам с тобой грехи отпустит наконец! [8]

Однозначность и тенденциозность морально-этических суждений. Для самоуверенной восьмой функции правильно только одно мнение – свое собственное. Так и ЭИЭ уверены в том, что только они точно могут оценивать ситуацию и особенно людей (связка с в Иде). Свои (практически всегда негодующие) суждения «о нынешних нравах» они выносят безапелляционным тоном, не терпящим возражений.
Тенденциозность ЭИЭ проявляется ещё и в том, что они обычно преподносят ситуацию только с одной, негативной, стороны, молча обходя своим вниманием её положительные моменты. Совсем как в анекдоте: «Вечер. Включен телевизор. На экране появляется Сергей Доренко и говорит: «Добрый вечер. Ну и хватит о добром «.

Кстати, на примере Доренко можно увидеть ещё одну типную особенность – их бульдожью хватку: если ЭИЭ вцепился в кого-то, он его уже, кажется, никогда не отпустит.

«В оценке прошлого Гюго проявлял саркастический цинизм, порожденный картинами того времени: «Римский сенат заявляет, что он не будет давать выкуп за пленных. Что это доказывает? То, что у сената не было денег. Сенат вышел навстречу Варрону, бежавшему с поля битвы, и благодарил его за то, что он не утратил надежды на Республику. Что это доказывает? То, что группа, заставившая назначить Варрона полководцем, была ещё достаточно сильна, чтобы не допустить его кары…»

Умение оказаться в центре событий, бурных и резких () изменений. «Революционные» события могут назревать долго, под невидимой режиссурой ЭИЭ – но чем ближе будет «время Ч», тем он ближе к ним, пока в один прекрасный момент (выбранный и подготовленный им) ЭИЭ не окажется в их эпицентре. Умение выжидать – одно из сильных качеств ЭИЭ. Таким образом он копит энергию, а потом мастерски и точно направляет её на свою цель.

Подобное можно заметить и в обыденных, житейских случаях. В любой, даже незнакомой компании ЭИЭ легко становится центром внимания и восхищения окружающих людей. В его обществе трудно не обращать на него внимание и заниматься своими делами, если он хочет произвести впечатление: «Право на исключительное чувство Гамлет признает только за собой».

Непотопляемость.

Как бы ни развивалась ситуация, ЭИЭ всегда старается иметь лазейку про запас – как лиса запасной выход из свой норы. «Я часто попадаю в экстремальные ситуации. Это вообще отдельная тема. Умение, что называется находить приключения на ровном месте, – моя характерная особенность. С Гамлетом не соскучишься. Скорее всего, при ведении боевых действий, самое лучшее – это отправить его в разведку. У меня врожденное умение выбраться из любой, даже самой патовой ситуации. Это – ключ к успеху даже в самой сумасбродной ситуации. Чувствуя за собой ответственность за находящихся рядом и кровно объединенных задачей товарищей, Гамлет сделает все, чтобы все вернулись обратно. Для него это будет постоянно главным, ибо он наиболее ценит только того человека, который рискует вместе с ним. Гамлет хороший товарищ, в беде не продаст. По гороскопу друидов, самый типичный знак для Гамлета – орешник. Это с ещё большей убедительностью доказывает выше сказанное»

Слабость рациональной логики.

При всей своей (стратегической) последовательности и целеустремлённости ЭИЭ способен на (тактические) нелогичные и необоснованные поступки: «Гамлет достаточно противоречивая личность. Добившись чего-то, он может с легкостью вспомнить, что где-то что-то забыл и вернуться обратно. Или доплыв до какого-то дальнего берега, внезапно вернуться обратно, если это будет продиктовано какой-то даже самой незначительной, но для Гамлета существенной, эмоцией. Чувства Гамлета могут определяться исключительно знаком «бесконечность».

Это не особенно приятно для ЭИЭ, но, пожалуй, никакие собственные попытки исправить положение ничего особенного не дают. ЭИЭ способен контролировать ситуацию, держать в руках других людей – но не себя самого!

ЭИЭ часто обладают широкой, но поверхностной и не систематизированной эрудицией. Моруа снисходительно называл эрудицию Виктора Гюго «мнимой» – и это притом, что последний получил хорошее для своего времени образование, был культурным человеком, много читал. Подобная слабость происходит не от недостаточной информированности, а от типной неспособности построить на основе разрозненных фактов цельную и внутренне непротиворечивую систему знаний.

Желание устанавливать диктатуру в своей семье [9]. Одно слово – бета!

«И вот началась удивительная жизнь, какую не согласилась бы вести женщина, отнюдь не связанная монашескими обетами. Виктор Гюго обещал простить и забыть прошлое, но поставил для этого определённые и весьма суровые условия. Жюльетта, вчера ещё принадлежавшая к числу парижских холеных красавиц, вся в кружевах и драгоценностях, теперь должна была жить только для него, выходить из дому куда-нибудь только с ним, отказаться от всякого кокетства, от всякой роскоши – словом, наложить на себя епитимью. Она приняла условие и выполняла его с мистическим восторгом грешницы, жаждавшей «возрождения в любви». Ее повелитель и возлюбленный выдавал ей каждый месяц небольшими суммами около восьмисот франков, и она … вела запись расходам, которую её повелитель ежевечерне тщательно проверял».

«Как-то раз… зашел разговор об адюльтере, и тут в словах Виктора прозвучала настоящая свирепость. Он утверждал, что обманутый муж должен убить или покончить с собой «.

Но вместе с «властным мужем» к ЭИЭ подходит определение и «идиллический отец семейства». К своим детям ЭИЭ обычно относятся гораздо мягче и дают им больше свободы.

Ссылки.

1 Биографические данные о Викторе Гюго взяты из книги А. Моруа «Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго»
2 Выделения жирным шрифтом здесь и дальше мои – Е.Г., выделения курсивом – текст самого В. Гюго
3 Виктор Гюго. О, будь вы молоды…
4 Виктор Гюго. Грусть Олимпио
5 Виктор Гюго. Отцовство
6 Виктор Гюго. Надежда на бога.
7 Рок (греч.)
8 Это свойственно, в общем-то, всем мужчинам этого типа.